Исторический контекст термина «война» warsonline.info оставил неизгладимый след в умах стратегических лидеров и широкой общественности. Этот отпечаток ограничивает способность рассматривать войну как нечто иное, чем вооруженный конфликт между странами. В этой статье делается попытка открыть окно, через которое стратегические лидеры рассматривают концепцию войны, путем обзора традиционных определений войны, анализа среды, в которой войны ведутся сегодня, а затем предложения нового, более широкого определения термина. Это новое определение охватывает сложные характеристики и нюансы войны, ведущейся в глобальном обществе, более широкую интерпретацию того, кто участвует в войне, и как войны можно вести и выигрывать в будущем.
Определение войны
Словарь Merriam-Webster описывает войну как «состояние обычно открытого и объявленного вооруженного враждебного конфликта между государствами или народами». Стэнфордская энциклопедия философии утверждает, что «войну следует понимать как фактический, преднамеренный и широкомасштабный вооруженный конфликт между политическими сообществами». На первой странице книги «О войне» Карл фон Клаузевиц определяет войну как «акт силы, направленный на то, чтобы заставить нашего врага выполнять нашу волю». Большинство согласится с тем, что это понятные и точные определения в общем контексте того, что думает средний человек, когда слышит слово «война». Однако со стратегической точки зрения эти определения, возможно, слишком упрощены, чтобы передать сложность войны и множество аспектов, которые способствуют национальному успеху на международной арене. Сегодняшним стратегическим лидерам необходимо концептуализировать и определять войну в более широкой перспективе, и следующий анализ попытается сделать это, предложив расширенное определение термина « война» .. Это новое определение включает в себя три атрибута: сложные характеристики и нюансы войны, ведущейся в глобальном обществе, более широкое толкование того, кто участвует (или должен участвовать) в войне, а также то, как войны можно вести и выигрывать в будущем. Но сначала необходимо изучить, почему новое определение войны применимо к сегодняшним стратегическим лидерам.
Что изменилось?
Многие могут сказать, что мир изменился после терактов 11 сентября 2001 года в Соединенных Штатах; это, безусловно, имело место для большинства американской общественности. Терроризм больше не происходил на автобусных остановках в Израиле или на дискотеках в Берлине. Мир терроризма стал для Америки чем-то осязаемым. В сознании американцев укрепилось то, что война может и будет вестись между государственными и негосударственными субъектами. Это различие важно в контексте традиционного представления о том, что война велась между национальными государствами (или городами-государствами еще во время Пелопоннесской войны). Это также бросает вызов убеждению, что война регулируется некоторой формой приличия или верховенства закона, в которой воюющие стороны соглашаются участвовать, используя определенные ограничения и исключения; соблюдали ли комбатанты это соглашение, это другое обсуждение. От боевых столкновений эпохи Клаузевица до формального верховенства закона и Женевских конвенций, в соответствии с которыми сегодня действуют национальные государства, существовал определенный уровень сдержанности. Терроризм и насильственная агрессия со стороны негосударственных субъектов требуют, чтобы стратегические лидеры переосмыслили эти традиционные характеристики ведения войны и определение самой войны. Война больше не ограничивается «конфликтом между государствами или нациями» и не ведется исключительно между политическими сообществами, как доказала Глобальная война с терроризмом. Терроризм и насильственная агрессия со стороны негосударственных субъектов требуют, чтобы стратегические лидеры переосмыслили эти традиционные характеристики ведения войны и определение самой войны. Война больше не ограничивается «конфликтом между государствами или нациями» и не ведется исключительно между политическими сообществами, как доказала Глобальная война с терроризмом. Терроризм и насильственная агрессия со стороны негосударственных субъектов требуют, чтобы стратегические лидеры переосмыслили эти традиционные характеристики ведения войны и определение самой войны. Война больше не ограничивается «конфликтом между государствами или нациями» и не ведется исключительно между политическими сообществами, как доказала Глобальная война с терроризмом. Как проиллюстрировал Джозеф Най, «в сегодняшнюю глобальную информационную эпоху… все больше вещей происходит вне контроля даже самых могущественных государств». В 2006 г. «был создан и захвачен 161 миллиард гигабайт цифровой информации»; о «в 3 миллиона раз больше информации, чем во всех когда-либо написанных книгах». Эта связь привела глобализацию к индивидуальному уровню и уровню малых групп; предоставление негосударственным субъектам возможности мыслить, действовать и размещаться в глобальном масштабе; в некоторых случаях даже не выходя из дома из-за технологий. Таким образом, то, как мы участвуем в этом состязании воли, должно расширяться, учитывая этот резкий рост глобализации за последние два десятилетия.
Спектр войны в глобальную эпоху
Майкл Ховард резюмирует меняющуюся среду как переход от среды, сосредоточенной на контроле территории, к среде, сосредоточенной не только на территориальном контроле, но и на эффективной эксплуатации ресурсов этой территории. Эта концепция приводит к новому подходу к рассмотрению и определению войны… в контексте глобализации. Как показал глобальный финансовый кризис, экономики больше не могут управляться/контролироваться изнутри, но на самом деле на них влияют события и решения, принимаемые во всем мире. Достаточно сослаться на так называемый «эффект CNN», «арабскую весну» или нынешние антиамериканские протесты, чтобы понять влияние цифровых коммуникаций и 24-часового цикла новостей на региональные и мировые дела. Итог: «взаимосвязанные системы торговли, финансов, информации и безопасности» требуют более широкой перспективы при рассмотрении участия в навязывании национальной воли другим.
Один из способов приблизиться к этой более широкой перспективе — рассматривать войну как спектр разногласий, континуум, в котором безудержный вооруженный конфликт и мир во всем мире находятся на противоположных концах. Установив эту графическую шкалу, относительно легко понять, что по мере того, как нация приближается к миру (или гармонии) с ценностями, целями и идеалами других субъектов, враждебные действия прекращаются. Война не окончена, желание народа навязывать свою волю остается; она просто не требует использования вооруженного конфликта для достижения своих целей. То, что на первый взгляд может показаться вековым спором между теорией Томаса Гоббса о естественном состоянии человека как состоянии войны и более мирной точкой зрения Джона Локка, на самом деле дает ответ на этот спор… и то, и другое может быть правильным. Если воля нации находится в гармонии с другими сущностями, то естественная тенденция будет склоняться к миру во всем мире. По мере развития разногласий между волей нации и другими национальными государствами или негосударственными субъектами естественная тенденция будет все больше склоняться к более агрессивному национальному участию и вооруженному конфликту. Эта теория целенаправленно фокусируется на национальных государствах и/или негосударственных субъектах, а не на личности. Хотя можно утверждать, что его можно применить к индивидуальному взаимодействию, это не входит в намерения автора.
Этот спектр способствует пониманию того, что военное искусство включает в себя гораздо больше, чем понятие вооруженного конфликта, и признает способность нации изменить свое «естественное состояние» на основе воли народа, политического ландшафта, а также силы нации, способности, и желание проецировать власть.